вятой отец, я убил…
О Боже, зачем?? Что я здесь делаю? Безумец. Но я пришел сюда, и будь, что будет. - что будет.

- Что ты говоришь, сын мой?

Тайна исповеди? Нет. Этого не будет. Мне хочется немедленно сбежать, но я заставляю себя оставаться неподвижным и продолжать, с трудом выдавливая слова из разом пересохшего горла.

- Я убил... убил человека.

Я не хотел! Я правда не хотел. Но у меня не было выбора.

- Я убил человека. Волколака.

Священник за перегородкой поперхнулся. Сейчас...

- Но в этом нет греха, сын мой...

Он что-то говорит, но я его не слышу. Он не поймет. А если поймет... Господи, Господи, зачем я пришел?! Чего я хочу? кары? Но я убивал, чтобы спастись, так почему же я ищу смерти здесь?

- дитя диавола, и...

- Святой отец, но он же... В нем та же кровь, что и во мне! Я...

- Нет, сын мой! Волколак -- порождение ада. Не грех совершил ты, а благое дело, угодное и Богу и людям. Иди же с миром, отпускаются тебе грехи твои. Иди.

Я вышел, диковато озираясь. Запах ладана с новой силой ударил в ноздри. Скамьи, люди, свечи... Что я здесь делаю? Прочь отсюда, быстрее прочь! Но я медлил. Я присел на скамью. Молиться? Нет, я не молился. Я вспоминал о том, что случилось сегодня утром. Сегодня утром. Боже, как тянулся этот день! И ведь я уже хотел уйти. Если бы я это сделал вчера! но разве же мог я знать? Разве мог я знать, что именно сегоня, выходя из постоялого двора, я наткнусь на него. Слухи о волколаке давно уже передавались из уст в уста, и историй о его ночных похождениях я наслушался в первый же вечер, сидя в трактире за кружкой пива. Уже тогда я решил, что городок этот мне не подходит. Я хотел идти дальше, но слишком утомил меня мой последний переход, да и устаешь иногда жить бродягой. Я провел здесь несколько дней, а сегодня утром побросал в сумку свои нехитрые пожитки, расплатился схозяином постоялого двора и двинулся в путь. Так было уже не раз и не два: я плачу по счету и ухожу. Плачу - иногда монетой, иногда - сталью меча. Да, я убивал. Но не так, как сегодня.

Сегодня навстречу мне вдруг раздались крики, чуть не заставившие меня пуститься наутек: "Держи! Лови! Бей его!" - о, как часто я сышал это за спиной. И как часто при мне так же гнали других. но сейчас - сейчас из-за поворота прямо на меня вылетел огромный волк. Морда его была окровавлена, подпаленная во многих местах шерсть покрыта грязью, а в зубах зверь сжимал крохотное детское тельце. И, не успев еще понять, что я делаю, я загородил волку дорогу, вынимая из ножет меч, но я не хотел убивать! Не хотел. А волколак остановился, увидев неожиданное препятствие, злобно зарычал. Впрочем, он тоже не хотел драться. Он спасал свою шкуру и ушел бы, не причинив вреда, если бы я уступил дорогу. И я сделал бы это, если бы не ребенок. "Отпусти", - попросил я, зная, что волк понимает меня. В глазах злоба, в рычании - насмешка... "Отпусти", - повторил я, "- я уйду". "ненавижу!" - "Отпусти". - "Ненавижу!" И, внезапно бросив ребенка, волколак кинулся на меня, пытаясь сбить, вцепиться в горло. Я выронил меч, да в нем и не было нужды. Мы дрались, катаясь по земле, по пыльной дороге, не думая ни о чем, не замечая ничего. Даже то, что мой противник стал внезапно человеком, я понял лишь тогда, когда его руки сомкнулись на моем горле. Задыхаясь, теряя рассудок, я пытался дотянуться до спрятанного в сапоге ножа, но не успевал, не успевал, как вдруг волколак ослабил хватку. Он смотрел на меня, и в глазах его было изумление. Он... Впрочем, это я понял только много позже. А тогда - о Боже! - как же мне хотелось жить! Я сбросил его, хотя это усилие чуть не разорвало мне мышцы, сумел-таки выхватить нож. Но-остановился. Так же, как и оборотень. Уйти? к нам уже подбегали люди. Уйти? Он еще успеет спастись. А оборотень смотрел на меня. Нет, мне не забыть его глаз. Боль, страх и отчаяние смешались в них. Боль, страх и отчаяние. И- надежда.

Мы были неподвижны. Я не держал его, но человек-волк и не пробовал бежать. Он видел сам - поздно. "Ты же..." - произнес он, - "ты же..." Я не дал ему закончить. Я ударил. Толпа, уже скопившаяся вокруг нас, завыла. А волк... волк даже не застонал. Он лишь смотрел на меня. А потом его тело вдруг напряглось, чуть оскалились зубы, сжимающиеся пальцы загребли дорожную пыль и всё кончилось. А в глазах его, в янтарно желтых, уже потемневших глазах волка застыло холодное презрение. Навсегда. Я встал, с трудом выпрямился. Крики толпы доносилиь до меня сквозь вату. Люди - с палками, вилами, камнями толкались, лезли вперед, но, едва пробившись в первые ряды, боязливо отшатывались. И никто не смел прикоснуться к нам: ни к мертвому волку, ни ко мне. Панический ужас нахлынул вдруг на меня и, растолкав людей, я кинулся прочь от того места, где в дорожной пыли распластался человек с моим ножом в сердце. Я бежал как безумный, бежал от шума толпы и криков, несущихся мне вслед, от янтарных глаз, от самого себя. Я прятался, не зная, что мне делать дальше, а когда стемнело, пришел сюда, в маленькую церковь на окраине городка. Чего же я хотел, на что надеялся? Что они поймут? Но тогда зачем... От этих вопросов можно сойти с ума. "Иди же с миром, отпускаются тебе грехи твои". Нет, этот грех на мне. И эти глаза всегда будут в моей памяти. И этот голос. Что ж, возможно, это хуже кары, что могут наложить на меня люди. намного хуже. Я вздохнул, поднялся. скамьи, свечи, запах ладана... Я зря сюда приходил, зря. Я вышел на крыльцо, постоял, прислонившись к дверному косяку. Снаружи было еще темно, ярко и холодно светила луна. из церкви доносилось пение... Нет, мне не по пути с ними. У меня свой путь, своя судьба, свое проклятие. Я пытался. Теперь - я не виноват.

Я еще раз вздохнул, сменил опостылевшую одежду человека на привычную серую шкуру и легко побежал в сторону темнеющего вдали леса.

by Харги